Язык как самое древнее общественное явление отражает все колебания и особенности нравов, обычаев, верований и способов мышления этноса. В каждом языке одни слова устаревают, другие отмирают, появляются новые – и этот процесс постоянен. Самый увлекательный процесс – восстановление утраченных древних смысловых и словообразовательных связей между словами, т.е. “найти значение слова в момент его первоначального создания“ (В. Пизани).
Из линии “древковое оружие” к цирхъ/церхъ’ам А. А.Сланов относит спетум – копьё c прикрепленными на нижнем конце наконечника втулки отрогами, образующими крюки, сильно выступающими в стороны и загнутыми вниз. Прикрепленный особой конструкции наконечник был снабжен одним или двумя крюками-зацепками для того, чтобы в бою ещё и сбивать с коней всадников. По другой версии, цирхъ – это разновидность копья с коротким древком и сложной боевой частью, сочетавший колющий наконечник с рубящим лезвием боевого топора.
К предмету ‘церхъ’ из линии “ударное оружие” автор книги по военному делу алан причисляет оружие с боковым острием: боевой топор – ручное ударно-рубящее топорообразное холодное оружие, состоящее из лезвия, обуха и топорища. Впервые в качестве вооружения появляется у алан в I–II вв.; единичные археологические находки свидетельствуют о том, что в означенное время боевой топор не находит широкого распространения, лишь позже, с конца VII в. к VIII ‘церхъ’/ ‘цирхъ’ становится массовым оружием. Заметим, что у алан в период средневековья ‘церхъ’ /‘цирхъ’ – один из характерных признаков аланской культуры и непременный атрибут любого мужчины. А.А. Сланов подводит к мысли, что оружие с локальной рабочей частью и значительной массой было дешевле и выигрышней клинкового: всаднику в условиях маневренного боя принципиально важно было обзавестись двуострым оружием еще по той причине, что в этот период наблюдается выход мечей из употребления.
В.Н.Каминский выделил 36 вариантов топоров, к которым А.А. Слановым добавляется ещё 9: двулезвийные топоры; топоры-чеканы; топоры-клевцы; секиры. При большом разнообразии форм они мало отличаются в размерах: в среднем 15–20 см в длину.
Двулезвийные топоры с начала появления составляли две группы, причём первая с параллельно расположенными лопастями имела широкое распространение с VII по XI вв., просуществовав до XII –XIII вв. Вторая подгруппа – с перпендикулярно расположенными лопастями – только с X века начинает широко распространяться и доживает до XV в. Здесь ведущее положение принадлежало образцам с удлиненными и трапециевидными лезвиями равной величины, расположенными перпендикулярно друг другу. Топоры с чеканами – ручным ударным топорообразным холодным оружием в виде молотка – имели массовое распространение у алан в VIII – IX вв., к X веку их число сокращается, и в XI в. они выходят из употребления. Среди них в основном были распространены те, которые имели прямоугольный выступ на внутренней стороне рабочей части, с высоким прямоугольной формы обухом, слегка расширяющимся книзу в виде наковальни. К ударным ручным древковым холодным оружиям относились также топоры-клевцы, где клевец в виде кинжаловидного лезвия (или просто острия, или пробойника) был расположен перпендикулярно рукояти.
Техника работы клевцом схожа с чеканом, но допускает ещё и срезающие удары за счёт наличия лезвия; топоры с чеканами появляются у алан в конце VII века. Но, не получив широкого распространения, исчезли, хотя единичные экземпляры просуществовали до XI –XII вв. С IX века наблюдается тенденция увеличения ширины лезвия на рабочей части, вверх и вниз, либо вниз: это не только усиливало силу удара, но и расширяло рану, усугубляя поражение и облегчая высвобождение оружия.
Развитие приведенных типов боевых топоров привело к широкому распространению секиры ‘цирхъ’, отличие которой кроется в ярко выраженном полукруглом выпуклом лезвии, длина которого обычно больше его ширины: такая форма повышает способность к тычковым ударам углами лезвия и рубяще-режущим ударам.
Секира появилась ещё в VII веке, но рост её популярности начинается с X в. Замечено, что ещё до XII – XIII вв. они представлены большой массой археологических находок. Время их бытования доходит до XVII – XVIII вв.
Аланская секира была с широкой рабочей частью в виде полумесяца на узком стержне, идущим от прообуха, обух же практически выглядел в форме копьевидного клевца. Но порою попадался и в форме чекана. Эти боевые топоры совмещали рубяще-дробящие – благодаря массе и ширине – и рассекающие (из-за формы лезвия) свойства рабочей части с проникающими свойствами обуха. Такая секира была хороша тем, что, разрубив средней, наиболее мощной, частью лезвия щит противника, одновременно мог поразить его в лицо или грудь. Прямой удар-тычок верхним торцом лопасти, наносимый от груди двумя руками, теперь не только отбрасывал противника, позволяя замахнуться, но и накалывал его, предваряя сметающий удар лезвием; нижняя часть лопасти могла служить защитой кисти руки при широком хвате. По изображениям секир на аланских каменных статуях из Верхней Кубани видно, что крепились они к поясу с правой стороны; имели длину рукояти, равную длине руки воина, – 58-60 см.
Известно, что длина рукояти делала боевой топор универсальным оружием, и вот почему: давала возможность резко менять дистанцию боя; использовать цирхъ как оружие всадника, способного, держа его за конец одной рукой, поразить пехотинца; или же применить двуручный хват: узкий, когда топор держат двумя руками за один конец – для увеличения силы удара; широкий хват: рука расположена на конце рукояти, а другая под лезвием, чтобы блокировать часть ударов рукоятью и наносить удары и отбивы вторым концом. Для боевых топоров, в частности секир, наиболее предпочтителен скользящий хват с наклоном кисти вниз и большим пальцем между средним и указательным, причем указательный палец исполнял роль поворотной оси древка-рычага. Массовость боевого топора свидетельствует о его народности. Долгому бытованию боевого топора способствовали достаточность силы, выносливость и привычка к оружию, своеобразная отработанная техника парирования, в которой последовательно задействовались суставы, плечевые замахи. В период с XIII по XV вв. он выходит из употребления.
А.А. Сланов пишет, что в Нартиаде присутствует загадочное оружие церхъ (цирхъ, цилхъ, цирыхъ), точно определить которое не могли даже сами сказители: одни считали его мечом, другие – кинжалом, третьи – саблей, четвертые – метательной машиной, а другие – сапогом, башмаком; некоторые вообще затруднялись его охарактеризовать. В настоящее время утвердилось мнение, что это меч, либо секира.
На основании имеющихся в Сказаниях о нартах штрихов вывели, что речь об “индивидуальном холодном оружии с ярко выраженными рубящими свойствами, причём массовом, поскольку слово целхъ очень часто упоминалось сказителями во всех уголках Осетии. Единственный вид аланского вооружения, отвечающий всем перечисленным требованиям, является боевой топор” (А. А. Сланов). При отождествлении цирхъ /целхъ из Нартиады с аланским боевым топором выясняется, что в эпосе присутствует ещё один способ его ношения: у нартов он находился за спиной – заткнутым за пояс.
Оружие, как реалия, вышло из употребления достаточно давно, если о его внешнем виде забыли, но не настолько давно, чтобы название его стерлось из памяти народа.
Боевой обоюдоострый топор, секира, обозначавшаяся термином церхъ /цирхъ (в вариациях цилхъ, цирыхъ / целхъ / шилхъ) в героическом эпосе о нартах сохранил мифологический образ, который, на наш взгляд, вполне обоснован. Модель видения мира, характерная для данного человеческого коллектива на протяжении его истории, непосредственно отражается в языке, что обусловливает различные возможности формирования и развития языковых значений и форм. Был период, когда мифоэпическое мышление не определяло предмет со стороны его признаков, потому что оно еще не умело их замечать, тем более объединять; брало любой предмет с реальными признаками качества, цвета, величины… и наделяло его образными, воображаемыми чертами, идущими мимо признаков предмета (О. Фрейденберг). На первый план выходила семантика предмета, которая заменяла признаки, потому что всякая значимость и была признаком. Проиллюстрируем положение отрывком из сказания "Месть Батраз-алдара" (Нарты, 2).
Батраз требует от нартов в уплату за кровь своего отца наполнить пеплом от сожженных шелковых платьев жен и дочерей (в другом варианте – от сожженных тюков шелковых тканей) какую-то неизвестную современным осетинам, по замечанию проф. Алборова Б.А., ёмкость, носящую разные наименования: цирхъ, цирыхъ/церхъ,целхъ/ шилхъ, которая понимается учеными то как секира, то как меч, то как сапог, башмак и т.д. Нарты сжигают на вершине горы шелковые платья жен и дочерей (тюки шелка), собирают пепел в кучу. Но ураганный ветер по просьбе Батраза развевает этот пепел.
Cимволически “секира означает женщину или женские занятия (по-видимому, из-за игры слов: γένυς – ‘острие’, γυνή – ‘женщина’)”: на первобытных ступенях культуры земледелие, как известно, являлось женским занятием, а топор-секира до изобретения плуга был единственным земледельческим орудием, орудием земной богини. По Е. Кагарову, генезис, или первоначальный культ секиры, связан с гипогастрическим (или подчревным) треугольником, где сосредоточены самые важные органы женщины как носительницы производительного начала природы: “Сходство этой треугольной гипогастрической фигуры с топором или с секирой рано, по-видимому, бросилось в глаза первобытному человеку, и последний стал рассматривать это орудие как символ женщины и плодородия”. Известно, что для примитивного пластического искусства является характерным не только резкое подчёркивание половых органов и подчревного треугольника, а именно изображение топора на животе или груди женских фигур или же рядом с ними. К примеру, свинцовый идол из Гиссарлыка, где внутри треугольного топора под пупком помещена еще и свастика (Е. Кагаров).
В мифологии топор-секира пользовался особым поклонением и как орудие бога грозы, ‘мечущего их в извивах молнии на землю’. Грозовая природа Батраза в Нартиаде не вызывает сомнений у исследователей эпоса, он – признанное божество грозы.
Во всех древних традициях, как известно, топор-секира ассоциировался с молнией, водой и плодородием; ср.: топор – это “могущественный талисман, ниспосылающий плодородие и потому часто употребляемый в брачном ритуале” (Е. Кагаров); символизировал Божество, Огонь, Огненную вертикаль. Согласно представлениям древних, небесный божественный топор рассекает (букв. ‘прожигает’) Землю и оплодотворяет ее, выступая символом божественного дождя. Олицетворяя Божество, топор выступает также знаком божественного единства и божества плодородия (М. Маковский)
Итак, топор-секира есть солярная эмблема богов неба, символ грозного божества, символ грома, власти. Блеск и глухие удары топора, сопровождающиеся искрами, в значительной мере определяют его символизм, который ассоциируется также с огнем и жизненной силой грозы. Одним словом, топор-секира есть союз бога неба и богини земли, грома и молнии, т.е. эмблема Батраза. Секира не только символ плодородия дождя, но и атрибут бога огня – Агни. В мифологическом сознании огонь – это метафора для описания самого бога; знак жизненной энергии, плодородия и рождающего начала.
За грозовым божеством Батразом, который, по определению Ж. Дюмезиля, есть и бог-меч, закрепилось прозвище фæныкгуыз ‘сидящий в золе’. В скандинавских сагах герой Тетлейфе тоже, прежде чем отправиться на очередной подвиг, лежал в золе. Зола (пепел) воспринимается в мифотворческом мышлении как нейтрализация противопоставления “огонь – вода – магическое превращение”. Этот мотив воплощения обнаруживается и в детской сказке "Золушка": “Вечером, окончив работу, она забиралась в уголок возле камина и сидела там, на ящике с золой” (Ш.Перро).
Из текста эпоса следует, что нарты сжигают шёлк, шёлковые платья, т.е. приносят жертву очищающему Огню; ср.: “Огонь использовался в погребальном ритуале и культе мертвых или для сжигания жертв, или для очищения” (Р. Онианс). Результат этого жертвоприношения – опять-таки зола-пепел, знак созидательной силы. Шёлковая ткань, полагаем, символизирует в эпосе покров, прикрывающий природные силы (древний символ индоевропейцев). Огонь уничтожает этот покров, давая тем самым божественное возрождение, божественное начало природным силам.
Источник и ритуалы погребения через кремацию, принадлежащие глубокой древности, сохранились в анализируемом нами мифе. Ср.: “Массы золы, образовавшиеся из покрывавших их (трёх тел в золотых венках) одежд и дров, из которых был сложен костер”, свидетельствуют о том, что “ костер был не слишком велик, он предназначался для сжигания одежд и отчасти плоти умерших” (Шлиман). Об особом отношении к продуктам горения в виде специальных хранилищ "священной золы": по "Махабхарате" (IX, 38, 8 и след.), три брата, третьим из которых был Трита, родились из золы (пепла) от жертвоприношений, брошенных Агни в воду.
Рождение из золы-пепла входит в большой цикл мотивов, выявляющих семантическую роль золы и через нее – статус героя, связанного с золой (В.Иванов, В.Топоров).
Развеянный ураганным ветром пепел, собранный на вершине горы, есть знак отрыва от прошлого и рождения в новом качестве.
Таким образом, семантически молния олицетворяет божественный гнев, который в сочетании с громом способен вызвать дождь, – символ плодородия, что определяет секиру как символ дождя, приносимого небесным богом-громовержцем из ураганных ветров. Замеченное дает основание обусловить знаковую роль секиры как олицетворение женского божества и плодородия.
Воистину, “мир покрыт знаками, нуждающимися в расшифровке, и эти обнаруживающиеся сходства и сродства знаки являются ничем иным, как формами подобия. Итак, знать – значит истолковывать, идти от видимой приметы к тому, что высказывает себя в ней и что без нее осталось бы невысказанным словом, спящим в вещах” (М.Фуко).
Елена Бесолова, доктор филологических наук, профессор, зав. отделом языкознания СОИГСИ им. В.И. Абаева